Справочник «Сюжеты»

Баратынский (Боратынский) Евгений Абрамович
(1800—1844)

Русский поэт, для произведений которого характерны стремление к психологическому раскрытию чувств, философичность, глубина мысли. Родился в имении Мара Тамбовской губернии в семье Абрама Андреевича Баратынского, отставного генерал-лейтенанта из окружения императора Павла I и Александры Федоровны Баратынской (Черепановой), бывшей фрейлины императрицы Марии Федоровны. Будучи от рождения характера беспокойного, пытливого и пылкого, Баратынский, состоя с двенадцатилетнего возраста воспитанником Пажеского корпуса, попадает в неприятную переделку. Ребяческие шалости членов организованного им «Общества мстителей» приводят к тому, что юноши как бы в шутку крадут у нелюбимого педагога золотую табакерку. Провинившегося Баратынского по личному распоряжению Александра I исключают из Пажеского корпуса с запрещением поступать на любую гражданскую службу, а на военную — только рядовым.

Таковы были первые шаги будущего поэта, наложившие отпечаток и на его характер, и на всю дальнейшую жизнь. Вернувшись в родное имение, он раскаивается в свершившемся, размышляет о том, какая степень вины лежит на нем, а какая — на окружении. Желая искупить свою вину, Евгений решается на отчаянный шаг — поступает рядовым в лейб-гвардии Егерский полк, и вплоть до 1825, в течение долгих девяти лет солдатчины, служит, затем уже в чине унтер-офицера, в Финляндии, недалеко от Санкт-Петербурга…

И в эти же годы к нему начинают «приходить» первые серьезные стихи и ему становится ясно, куда влечет его «свободный ум» и к чему у него на самом деле лежит душа. Конечно, поэзия — искусство из искусств должна стать его призванием.

Благодаря тому, что полк Баратынского каждое лето несет караул в столице, поэт имеет возможность временами вырываться из тесных стен казармы и вдыхать вольный воздух дружеских бесед и горячих споров молодежи, бывая и на литературных «субботах» издателя Плетнева, и, возможно, на «средах» Жуковского. Судьба, заставив свернуть его с намеченного родителями пути, в то же время «улыбается» ему по-иному: она посылает ему верных, близких по духу друзей. Среди них — и Дельвиг, и Кюхельбекер, и издатели альманаха «Полярная звезда» Бестужев и Рылеев, и молодой Пушкин.

Пожалуй, самым модным лирическим жанром в ту пору была элегия — лирическое стихотворение, проникнутой грустными настроениями. И Боратынский быстро находит с нею общий язык. Его элегии «Ропот» (1820), «Разуверение» (1821), «Поцелуй» (1822), «Признание» (1822) скоро становятся известны читателям, они входят в моду, их переписывают, читают. В ранних стихах поэта уже можно усмотреть «раздробительный», по выражению Вяземского, близкого друга поэта, ум, склонность к философским обобщениям, которые порою принимают форму поэтических афоризмов.

«Нам очень нужна философия» — пишет поэт в письме Пушкину за 1826, и это высказывание вполне соответствует новому пониманию Баратынским поэзии. И хотя в жизни поэта происходит новый благоприятный поворот — он наконец уходит в отставку и женится на Анастасии Энгельгардт, — лира его начинает звучать все строже и отрешенней. Слава его как мастера любовной элегии постепенно отходит в прошлое, а новые для поэта стихотворения, написанные в конце 1820-х—начале 1830-х, — «Последняя смерть» и «Смерть» подтверждают правоту писателя Мельгунова, который утверждал, что Баратынский «возвел личную грусть до общего философского значения».

Еще раньше, в середине 1820-х Баратынский, находясь на творческом распутье, пробует свои силы в жанре поэмы, и прозы. Он пишет почти подряд три поэмы: «Эдда» (1824—1825), «Бал» (1825—1828) и «Наложница» (1829—1831). Причем «Бал» вышел в свет под одной обложкой с пушкинским «Графом Нулиным» с общим названием «Две повести в стихах». Небольшая повесть «Перстень» (1831) проходит практически незаметной и для критиков, и для читателей, что дает повод поэту и вовсе отказаться от этих жанров.

Впрочем, посещение во второй половине 1820-х салонов Волконской и Елагиной, где поэт познакомился с критиком и философом И. Киреевским, дало ему толчок к занятиям критикой и журнальной полемикой. Так, в начале 1830-х он активно сотрудничает с издаваемым Киреевским журналом «Европеец». К сожалению, закрытие журнала в 1832, равно как и запрещение издаваемой Дельвигом в Петербурге «Литературной газеты» оказываются для Баратынского тяжелым ударом и наталкивают на мрачные мысли о невозможности существования поэзии в этот «торгашеский век». В 1832, сообщая о готовящемся издании своих стихов, прибавляет: «Кажется, оно будет последним, и я к нему ничего не прибавлю».

А в 1835 в новом журнале «Московский наблюдатель» было опубликовано стихотворение «Последний поэт». В нем речь шла о том, что «век шествует путем своим железным», о «корысти в сердцах» и всеобщем упадке искусства, что звучит пророчески и в наше смутное время. Во времена, когда, по мнению Баратынского, вся литература заражена «торговой логикой», самым честным для него решением оказывается уединение, строгое и трудное существование в мире собственных размышлений и переживаний. Так поэт все больше и больше замыкается в узком кругу семейных, отрадных забот, занимается воспитанием детей, строительством дома в имении Мураново, но, несмотря на, казалось бы, благополучную жизнь, в душе его царят бури и смятение. И излечить их может, опять же, лишь «мед поэзии», или, говоря языком самого Баратынского, «песнопенье», которое «врачует болящую душу».

Обретение окончательной зрелости далось поэту не даром. За всем этим — не только постоянная душевная борьба, «мечтания свободы» и «желание счастья» вкупе со страхом, что «за миром явлений не ждет ничего», ощущением тщеты бытия, но и постоянная, кропотливая работа над стихом. Недаром современники говорили о Баратынском, что «ежели б он жил на необитаемом острове, он с таким же тщанием отделывал бы свои стихи, как в кругу любителей литературы».

«Сумерки» — последняя изданная при жизни поэта книга и в то же время первая в своем роде вообще в русской литературе. Увидевшие свет в 1842, «Сумерки» впервые явили собой действительно сокровенную книгу стихов — объединенных продуманной композицией, внутренним единством, а также, по выражению Мирского, «противоречием ответов» на «проклятые» вопросы — о природе человека, смысле его жизни, о сочувственном, глубоком общении между людьми, природой, миром, о »прогрессе и хаосе». Как в зерне, в «Сумерках» сгустились все боль, искания, «широкие думы» и »живая вера» всех будущих поколений российских правдоискателей. Эти стихи трудно понять невзыскательному читателю, они могут найти отклик лишь у человека, которому не понаслышке знакомы «сердечные мысли» поэта.

Стихи «Сумерек», больше похожие на стихи-притчи, чем на элегии Баратынского его начальной поры, говорят, по сути, об одном, но по-разному. «Последний поэт» — о трагизме последнего поэта в мире, который отвечает его песням «суровым смехом», «Ахилл» — о живой вере как залоге спасения человека, «Благословен святое возвестивший» — о диалоге «художника бедного слова» и бесстрашного исследователя «сияния и тьмы», «Все мысль да мысль» напротив, о другой стороне познания, отражающей «правду без покрова», «Недоносок» — о «бедности земного бытия». «Осень» — своеобразный духовный центр книги, где все мотивы вновь спорят друг с другом, перекликаясь.

Когда «Сумерки» были закончены, Баратынский надеялся, что жизнь его вот-вот войдет в более отрадное русло. Тем более, что его семья наконец получила долгожданную возможность пуститься в заграничное путешествие в Берлин, Лейпциг, Дрезден, Париж и, наконец, в Италию. Казалось, этот солнечный край вдохнет в поэта новые силы. Недаром «строгий сумрачный поэт», как назвал его Гоголь, Баратынский пишет на удивление радостное, даже по ритму своему бодро-оптимистичное стихотворение «Пироскаф», — загадочное своей ясностью, все устремленное в будущее, к новому берегу, где ждет иное.

Увы, судьба и в это раз распорядилась по-своему и на этом стихотворении «остановила» жизнь поэта. 29 июня (11июля) 1844 он скоропостижно умирает, как будто «Сумерки» стали его окончательным и заветным поэтическим подвигом.

Россия, 2000.03.02, Тамбов. Евгений Баратынский

Россия, 1999, Евгений Баратынский

СССР, 1972.08.22, Музей-усадьба в Мураново